Лилия с шипами - Страница 22

К оглавлению

22

Таня подняла глаза и так долго на меня смотрела, что мне стало неуютно под ее гипнотизирующим взором.

— Ты чего, а? — шепотом спросила я.

— Ничего, — содрогаясь, отозвалась она. — А… Это… Какие еще тетки — бабки?

— Да неважно уже. Важно то, что, скорей всего, эти мои якобы таланты, полная лажа.

— А знаешь что? — вдруг встрепенулась Танька, словно решившись на что-то. — Давай на мне проверим! Сможешь ли ты мне чего сделать, или нет?

— Ну, сейчас, разбежалась! — фыркнула я. — Что заказывать будешь — потерю памяти? Зрения? Непрекращающуюся икоту? Да не буду и пытаться, еще, в самом деле, сделаю с тобой что-нибудь, ходи потом к тебе на кладбище, цветочки носи и мучайся угрызениями совести. Я, конечно, в эту ерунду больше не верю, но кто знает… На тебе точно не хочу это испытывать, мало что…

— Да ладно! Не говори ерунды! Просто, заставь меня споткнуться и все, ничего криминального. Ну, давай! Интересно же! — Танька выглядела просто страшно — глаза бегают, речь такая быстрая, что я с трудом разбирала отдельные слова, на щеках горят яркие красные пятна, сама трясется, словно в лихорадке.

— Тань, с тобой все в порядке? — осторожно поинтересовалась я.

— Все в порядке со мной, а что может быть не в порядке? — протараторила она. — Давай, давай, ты мне подруга или нет? Если ты сейчас не попробуешь, я на тебя обижусь, обижусь на тебя!

— Да черт с тобой, валяй, ходи туда — сюда, только потом не говори, что я тебя не предупреждала, — махнула я рукой — с сумасшедшими, как известно, не спорят.

Танька вскочила, и начала быстро ходить от стены к шкафу и обратно. Я изо всех сил представляла себе, как она спотыкается и падает посреди комнаты, но ничего не происходило. Так прошло минут пять. Первой не выдержала Татьяна, прислушивавшаяся к своим ощущениям:

— Слушай, у меня уже голова закружилась! Ты там не уснула?

— Не могу. Не получается, — не особо огорчённо вздохнула я — вся эта комедия мне уже стала надоедать. — Знаешь, у меня всегда в такой момент бывает чувство ненависти, а тебя-то мне за что ненавидеть? Да ещё и боюсь, что навредить тебе могу.

— Того самого… Эт-то… Все что ли? — Танька остановилась и, ухватившись за стол, глубоко выдохнула, словно только что ходила по краешку пропасти. — А я-то думала… Ффуу… Ладно. — Она обессилено упала в кресло и закрыла глаза. — А может, ты на тех, кто тебе небезразличен, не действуешь? Эх, вот бы наверняка знать…

— Да ни на кого я не действую вообще, успокойся, все это ерунда! И чего только разошлась на голом месте…

Одиннадцатая глава

Когда я утром проснулась, Таньки уже не было. На холодильнике висела записка, извещающая, что визит Артура переносится на неопределенный срок. Я вздохнула с облегчением, сейчас мне было совершенно не до гостей. Я чувствовала себя… Пустой. Совершенно. Не было не мыслей, не эмоций, ничего. Слоняясь по квартире, брала в руки какие-то предметы, не глядя, возвращала их на место. Залезла в холодильник, что-то сжевала, не чувствуя вкуса, так же не глядя включила, и, минут через пять, выключила компьютер. Наверняка в почте лежало какое-нибудь грозное письмо из редакции, и новое задание, но мне это было абсолютно безразлично. Вот. Именно это состояние владело мною сейчас. Безразличие. Лишь иногда сознание встряхивали какие-то обрывки воспоминаний, видимо, того самого бреда, который привиделся мне, когда я так неожиданно вырубилась, не дойдя до своей квартиры. Когда эти видения начинали мелькать перед моим внутренним взором, я замирала и вглядывалась, вглядывалась, силясь рассмотреть… Но нет, ничего внятного увидеть мне не удавалось. То искаженное болью или ужасом чье-то лицо, то нож, то что-то красное, темное… Меня пронизала дрожь. Нет, не могу. Не рассмотреть, ни понять, если что-то вдруг прорисовывалось…

Я упала в изнеможении на диван. Чем заняться? Как забить голову, чтобы не вспоминать этот горячечный бред? Взгляд упал на дневник, о котором совсем забылось. Я жадно схватила его, словно надеялась найти там ответы на все вопросы…

...

«2 августа.

Он опять пришел пьяный. И снова избил… Хорошо хоть, живот успела прикрыть. Уйти бы от него, да куда… В город я уже вернуться не смогу, отчим женился, не дожидаясь пока хотя бы год после маминой смерти пройдет… Хорошо хоть один человек здесь ко мне нормально относится. Баба Маня вчера заходила, жалела меня, молока принесла. Сказала, что если уж совсем припечет, чтобы бежала к какой-то Серафиме Афанасьевне, из благородных… Глупости, какие, чего я к незнакомому человеку попрусь? Да еще из благородных… Что это значит, интересно? А Васька еще одумается, я уверена… Любви конечно, больше не будет, но ничего, ради доченьки я как-нибудь перетерплю… Зато он не пьет… почти… И не ругается. Раньше не ругался… И не гуляет… наверно…

Когда уже Зорька, наконец, отелится? Все сроки давно прошли. Неужели придется резать? Нет, ни за что! Никогда не пущу мою кормилицу под нож!»


5 августа.

Рука болит по-прежнему. Мой дурак еще бы топором по ней тюкнул. Да и тюкнул бы, коли б топор в руках был, а так, только молотком… Хорошо хоть левая… Как только мне Зорьку теперь доить, когда она отелится… И все из-за Митрофановны. Сказать Ваське, что я на сеновале была с ее алкашом! Вот же дура какая. Да я от ее Петра бегаю, уже бог знает сколько, а ей и дела нет, все одно — я виноватая!

Что-то Зоренька совсем плоха, уже почти и не встает… И ветеринар не хочет до нас ехать, далеко больно. Я к нему пешком ходила, проходила весь день, а он сказал только — режьте, пока дышит еще. Ни за что!

22